Ле Гуин Урсула - Земноморьe 2
Урсула ЛЕ ГУИН
ГРОБНИЦА АТУАНА
ПРОЛОГ
- Домой, Тенар, домой скорее!
Вечер. В глубокой долине вот-вот расцветут полным цветом яблони.
Кое-где первые цветы уже появились - маленькие бело-розовые звездочки на
черных ветках. Между деревьями по упругой, свежей мокрой траве бежит
девочка, бежит просто так, ради удовольствия, которое дает бег. Услышав
зов матери, она делает широкий круг и только после этого поворачивает к
дому. Мать стоит в дверях на фоне освещенной пламенем камина комнаты и
смотрит на подпрыгивающую маленькую фигурку, похожую на пушинку над
темнеющей травой под деревьями.
Отец у крыльца очищает от прилипшей земли мотыгу и говорит:
- Ну что ты так привязалась к ней? Все равно через месяц ее заберут.
Навсегда. Это все равно, что похоронить ее. И забыть. Какой смысл любить
того, кого все равно потеряешь? Она для нас ничто. Если бы за нее хоть
заплатили, а то ведь не получим ни гроша... Ее просто увезут и все.
Мать молчит. Она не сводит глаз с дочери, которая остановилась и
сквозь ветки деревьев смотрит на небо. Над высокими холмами пронзительно
ярко горит вечерняя звезда.
- Она не наша, она перестала быть нашей дочерью в тот день, когда к
нам пришли и сказали, что ей предназначено быть Жрицей Гробниц. Неужели ты
до сих пор не поняла этого? - в голосе отца звучит горечь и обида. - У
тебя есть еще четверо. Они останутся, а эта исчезнет. Не цепляйся за нее,
отпусти!
- Когда придет время, - произносит женщина, - я отпущу ее.
Она нагибается навстречу Тенар, которая мчится к ней на своих босых
маленьких, белых, перепачканных землей ножках. Она подхватывает дочь на
руки, заходит в дом и целует ее черные волосы. При свете очага видно, что
у самой женщины волосы светлые.
Отец, уверенно попирая босыми ногами холодную землю, все еще стоит
снаружи и наблюдает, как темнеет чистое весеннее небо. Взгляд его полон
печали, унылой и одновременно яростной, которая никогда не найдет слов,
чтобы выразить себя. Он пожимает плечами и входит вслед за женщиной в дом,
звенящий детскими голосами.
1. СЪЕДЕННАЯ
Рожок пронзительно запищал и смолк. Наступившая тишина нарушалась
только шумом множества ног, двигавшихся под почти неслышимый рокот бьющего
в ритме сердца барабана. Через трещины в крыше Тронного Зала, через проемы
в тех местах, где между колоннами обрушились целые секции кирпичной
кладки, в помещение пробивались косые солнечные лучи. После восхода солнца
прошел час. В холодном воздухе не ощущалось никакого движения. Высохшие
листья сорняков, пробившихся сквозь щели в мраморном полу, покрылись инеем
и ломались, задетые длинными черными мантиями жриц.
По четыре в ряд шли они по огромному залу между двумя рядами колонн.
Глухо бил барабан. Никто не издавал ни звука. Факелы в руках закутанных в
черное женщин ярко горели в темноте и бледнели, попадая в столбы
солнечного света. Снаружи, на ступенях Тронного Зала, остались мужчины -
стражники, трубачи, барабанщики. Только одетые в черное женщины могли
войти в огромные двери, чтобы по четыре в ряд подойти к пустому Трону.
Появились еще две высокие жрицы, тоже в черном. Одна - худая и
изможденная, другая - тяжелая и массивная. Между ними шла девочка лет
шести, одетая в чисто-белый балахон, оставлявший открытыми руки и белые
босые ноги. Казалось, она совсем еще малышка. У ступеней, ведущих к Трону,
где их уже ждали черные ряды жриц, женщины остановились и вытолкнули
девочку вперед.
Трон стоял на высоком помосте и, казалось, был окутан со всех сторон
чер
