Ле Карре Джон - В Одном Немецком Городке
В ОДНОМ НЕМЕЦКОМ ГОРОДКЕ
Джон ЛЕ KАPPE
Пролог. Преследователь и преследуемый
Пятница. Вечер
Десять минут до полуночи; май, страстная пятница; призрачная дымка с реки обволакивает площадь. Бонн в этот час похож на какой-то балканский город, безликий и таинственный, опутанный трамвайными проводами.
Он похож на дом, где кто-то умер, дом в траурных полотнищах, как это принято у католиков, охраняемый полицейскими. Их кожаные пальто блестят в лучах фонарей, черные флаги трепещут над головами, как крылья птиц.
И кажется, будто все, кроме них, услышали сигнал тревоги и покинули город. Порой пронесется машина, торопливо пробежит пешеход. За ними по пятам идет тишина. Где-то вдалеке прогрохочет трамвай.
В лавке бакалейщика с пирамиды консервных банок взывает написанное от руки объявление: "Покупайте у нас не откладывая!" На марципановых крошках пасутся марципановые свинки, похожие на голых мышей, - напоминание о забытом Дне всех святых.
Только лозунги не молчат. Они ведут свою бесплодную войну на фонарях и деревьях, прибитые все на одном уровне, словно по предписанию.
Лозунги отпечатаны люминесцентными красками, наклеены на картон и украшены вымпелами из черной материи. Как живые, они шевелятся перед его глазами. Он спешит мимо. "Верните иностранных рабочих на родину!", "Долой продажный Бонн!".
Самый длинный лозунг на высоких шестах протянут через всю улицу, выше остальных: "Откройте путь на Восток! Дорога на Запад завела в тупик!"
Его темные глаза, не останавливаясь, скользят по буквам. Полицейский, постукивая ногой о ногу, скорчил забавную гримасу, горько подшучивая над погодой; другой окликнул его, но как-то неуверенно. Еще один сказал "добрый вечер!", но он не ответил.
Его ничто не интересовало, кроме плотного мужчины шагах в ста впереди, который торопливо двигался по широкой улице, то исчезая в тени черного флага, то вновь появляясь, будто выхваченный из темноты масляным светом фонаря.
Ночь опустилась без торжественных приготовлений, так же как ушел серый день, но морозный мрак был звонок, пахло зимой.
В Бонне почти не существует времен года: климат ощущается только внутри помещений - тепловатый и бесцветный, как вода в бутылке, климат головной боли, климат ожидания, горький на вкус, вызванный к жизни медленно текущей рекой, климат усталости и худосочия. Воздух здесь - всего лишь обессилевший ветер, упавший на равнину, а сумерки, когда они приходят, - лишь сгущенный до темноты дневной туман, свечение люминесцентных фонарей на унылых улицах.
Но в эту весеннюю ночь снова вернулась зима. Она прокралась вверх по Рейну под предательским покровом темноты, обожгла пронзительным и неожиданным холодком и заставила пешеходов идти быстрее.
Глаза того, что был меньше ростом, напряженно вглядывавшиеся в темноту, слезились от холода.
Улица повернула и повела их мимо желтых стен университета. "Демократы! Барона прессы на виселицу!", "Мир принадлежит молодым!", "Пусть последыши английских лордов просят подаяние!", "Акселя Шпрингера - на виселицу!", "Да здравствует Аксель Шпрингер!", "Протест - это свобода!".
Эти лозунги были напечатаны студентами вручную с деревянных колодок. Кроны деревьев сверкали над ними грудой осколков зеленого стекла. Освещение здесь было ярче, полицейских - меньше.
Оба пешехода продолжали идти вперед, не убыстряя и не замедляя шага. Первый шел деловито, даже озабоченно. Походка его, хотя и быстрая, казалась неловкой и какой-то нарочитой - походка немецкого бюргера, исполненного сознания собственного достоинства и внезапно
